History buff: I'd find you more interesting if you were dead!
Все-таки есть темы, которые, что называется, преследуют тебя через все смены мировоззрения и интересов. Моя дипломная работа называлась "Тема безумия и проблема Другого", и хотя безумие с постмодернизмом меня с тех пор не интересуют вообще, проблема Другого, а если не пользоваться скомпрометированным термином, то взаимоотношения людей с другими людьми, деление на своих/чужих, разница в отношении к одним и другим и переходы из одной категории в другую в исторической перспективе меня очень даже занимают. Я бы даже сказала, завораживают. свои и чужие в Италии и ФранцииВот, например, читая письма Лоренцо де' Медичи родителям. Юного Лоренцо отправили по соседним с Флоренцией (но не принадлежащим ей, то есть чужим) весям с чем-то вроде дипломатической поездки, а больше для того, чтобы семнадцатилетний будущий э... представитель элиты набрался опыта. И вот этот по-нашему подросток наслаждается своей ролью, он подъезжает к городам, его встречают, он умеет толкать речи, любит быть в центре внимания, ему - отчасти в знак одобрения полученному им образованию, отчасти имея в виду его могущественную семью - это внимание оказывают по полной. Зовут переночевать в город, он вежливо отказывается, потому что, как он пишет родителям, могут ведь и убить, заранее не догадаешься. И это так, между делом, без возмущения и каких-либо намеков на гнусное коварство жителей данного города, после продолжительного описания оказанной ему чести. Человек полностью удовлетворен - но да, за пределами города на него не нападут, а внутри чужого города - черт знает.
Читая очередную статью из сборника Lully Studies наткнулась на замечание, что amis (друзья) во французском в то время (17 век) преимущественно означало "родственники" - не близкие, для которых были отдельные слова, а всякие троюродные-семиюродные, в том числе и не кровные, а приобретенные через брак. Они могли быть и лично не знакомы, или мало знакомы, но пока о них знали (пусть и не на четыре века назад, как знали эддические исландцы в дописьменные времена, на век-два), они оставались родственниками. Суть в том, что это были "свои", на которых в случае чего можно было рассчитывать, и к которым в первую очередь обращались с предложением услуг или, наоборот, просьбами; знакомые чужие, не amis, при этом легко пролетали. Так, у известной мебельщицкой семьи Покленов, чей непутевый отпрыск Жан-Батист заделался драматургом Мольером, были родственные связи с семейством Шарпантье (плотников, дословно), поэтому именно совершенно неизвестный тогда Марк-Антуан Шарпантье писал музыку к пьесам своего ами, знаменитого Мольера, когда тот разругался с Люлли, а не старый богемный знакомый Мольера Дассуси, который очень рассчитывал на этот заказ.
Что в свою очередь напомнило мне, что дружба между бывшими чужими, не родственниками, и впрямь могла быть делом нетривиальным, вплоть до заключения устного контракта. Как сделали нотариус Лапо Маццеи и богатый торговец Франческо Датини, два равных в одном отношении (главы семейств) но сильно различающиеcя по социальному статусу люди. Познакомившись с Маццеи в связи с какими-то своими деловыми интересами, Датини решает, что нотариус может быть ему полезен в долговременной перспективе, но так как длительные взаимоотношения предполагают доверие, а чужому доверять нельзя, Датини официально (это был акт неформальный, но заверяемый публичным знанием - теперь вся Флоренция знала, что такой-то и такой-то друзья) предлагает будущему "младшему партнеру" дружбу: "The relationship did not grow slowly from acquaintance to friendship; acquaintance was transformed at this point by a quasi-formal contract into a qualitatively different bond, that of friendship. Establishing friendship by such formal instrument was a regular practice, encompassing obligations and understanding meant to be binding in part through being made public. Friendship was a social fact. In keeping with this fact, Datini's collection of Mazzei's letters starts with the establishment of the formal bond. Francesco wrote to Mazzei in Florence at this time [1390], "donating" the friendship and asking the notary to take the merchant for his friend. Lapo responded "With all affection and love I accept being your younger brother (естественно, вне зависимости от возраста) and friend. And in me, such as I am, take the heartfelt liberty that you would take with yourself"". В общем, формальный переход чужих, хотя и объединенных общим гражданством, людей в "свои" - причем, естественно, это "свое" отношение теперь касалось как деловой жизни, так и личной.
отрывки из "Мнимого больного" Мольера-Шарпантье с "deffences" ("сокращениями" оркестра, сделанными под давлением Люлли-лицензионного копираста (да, он был та еще зараза)).